К нему вышли мать и отец, которым не было подобных по статности и красоте.

— Мы не надеялись, — говорят они ему, — что наше единственное дитя найдет себе на свете товарища!

Они принялись ухаживать за ним и ухаживали в течение целого года. Год в его глазах не стоит и одного дня счастливой жизни. И вот нашла на него грусть.

— Что с тобой? Что ты загрустил, второй наш сын? — спрашивают его и попрекают своего сына: — Наверное, ты обидел его чем-нибудь: жизнь наша ему не нравится. Надо улучшить нашу жизнь.

Они решили наладить свою жизнь лучше. Подали мальчику повозку и стали возить его по своим стадам, заезжать к пастухам. Необозримые пространства были полны скотины. Так они возили его около полугода. Когда они повернули обратно, то ровесник предупредил его:

— Отец будет тебе предлагать отары овец с чабанами, но ты откажись от них. Для тебя наполнят эту четырехколесную повозку всякими алмазами, драгоценными камнями, золотом и предложат ее тебе вместе с возницами, но ты и от нее откажись, а скажи ему: «Если ты мне даешь что-нибудь, то дай мне кольцо, которое ты держишь под своим языком; я буду его носить как память о тебе».

Они прибывают домой. Мать и отец радуются им.

— Ну, как ты себя чувствуешь, второй наш сын? Как тебе правится наш образ жизни, наша скотина?

Еще полгода они ухаживали за ним, но грусть все-таки его не покидала.

— Мы выделяем тебе часть нашего имущества, — говорят они. — Запряги в четырехколесную повозку четырех лошадей; мы даем тебе то, что на ней можно вывезти.

— Не-ет! Живите с ними сами счастливо! Я — Одинокий, и некому будет с ними возиться.

— Тогда вот тебе подарок, с которым самому не нужно трудиться: даю тебе отары овец с чабанами, коня кабардинской саулохской породы вместе с седлом для верховой езды — тебе не нужно будет даже ступать по земле.

— Пусть они счастливо принадлежат вам самим!

— Тогда даю тебе табуны коней-саулохов с табунщиками, стада крупного рогатого скота с пастухами.

— Владейте ими счастливо сами: у меня не хватит сил и места, чтобы содержать их. Если никак нельзя обойтись без подарка, то я, Одинокий, буду с благодарностью носить в знак памяти о вас то кольцо, которое ты держишь у себя под языком.

— Да не простит бог тому, кто тебе это подсказал: мы ведь трудимся ради него!

Он положил кольцо ему на ладонь; оно село под язык Одинокого. Он поблагодарил их и выехал. Едет он по дороге и сам с собой ведет разговор:

— Почему бедняк беднеет? У него нет заранее обдуманного плана. Иначе как же можно не взять того, что тебе предлагали, на что можно прожить до конца дней своих! Четырехколесная повозка, наполненная всякими алмазами, драгоценными камнями, золотом?! Садись сзади как алдар! Теперь возьми большой камень и ударь им мою голову! Ну, это еще что: садись на коня-саулоха и гони впереди себя скотину! И этого не принять! Если бы был у меня нож или что-либо другое, я убил бы себя за то, что отказался от готовой счастливой жизни! Что это у меня, посмотрю-ка!

С этими словами он положил кольцо на свою ладонь, и пред ним тотчас предстали три арапа.

— Что нужно нашему повелителю? — спрашивают они его.

— Немного одежды для моей матери, отца моего.

Один из них быстро достал из кармана своего носовой платок, разостлал его, и на нем оказалось много всяческой одежды. Другой опустил руку в карман за своим носовым платком: платок наполнился деньгами. Он взял денег столько, сколько ему было нужно, и заставил арапа положить платок обратно в свой карман.

— Нужны еда и напитки! — говорит он третьему арапу. Пред ним появился столик-самокат, на нем полно всяких яств и напитков. Он попробовал и говорит:

— О боже! Ты дал мне готовую счастливую жизнь благодаря моему любимому ровеснику!

Он приехал к своему дому. До его возвращения отец его умер. Когда он проходил двором своим, мать причитая обратилась к нему:

— У твоего отца не было заботы о себе, он все тосковал по тебе, боялся за тебя.

Сын оплакал отца, его бедность:

— Каким он оказался несчастливым, он, который не пожил этой счастливой жизнью! Нана, иди, я голоден, купи в городе чего-нибудь, вот у меня есть немного денег.

Он отдал ей деньги.

Она ходит по городу с утра до вечера; говорит сама себе:

— Кто увидит, что я меняю эти сто рублей, тот будет осуждать меня, скажет: «Почему бедняк вместо этого не построит себе дома?».

Она разменяла сто рублей и купила на полрубля снеди, на полрубля — напитков. А мальчик, пока мать не вернулась, бросил кольцо свое на ладонь, и пред ним предстали три арапа.

— Что угодно нашему повелителю? — спрашивают они его.

— Пусть этот дом внутри превратится в алмазный, но чтобы снаружи этого не видно было; а в комнатах пусть длинные золотые столы ломятся от снеди и напитков, а около столов пусть будут золотые скамейки для сидения!

И кошка его, и собака его были живы; от золы они стали пестрыми. Он подпустил их к золотому столу-самокату, и они наелись вволю, а потом вышли на солнце и развалились животами кверху.

С утра и до послеобеденного времени мать Одинокого бродила по городу. Возвратилась она домой, посмотрела в дверь, и в глазах у нее от удивления потемнело.

— Ой, мой очаг! Я по ошибке попала в чей-то дом!

А сын ее стоит в тени, следит за ней.

— О аллах! Это ведь наш дом: к нему ведь нет другой дороги, кроме одной тропы?! Что это может означать?

Она подошла к окну, посмотрела в него, быстро отскочила и ударилась затылком о косяк; вышла во двор, озирается. Зашла к соседке и просит ее:

— В своем ли я уме, не сдурела ли я? Покажите мне наш дом, я его не нахожу больше!

Соседка хохочет и говорит ей:

— Да потухнет мой очаг, вон твой дом!

Бедняжка опять пошла по тропе — другого прохода к их дому не было. Видит: собачка и кошка спят на солнце.

— Это наша кошка, и собачка ведь наша! Куда же мне еще войти, если бог не проклял меня?!

Она сделала два шага от двери в комнату, но в глазах ее опять все потемнело: не узнает комнаты. Сын, наблюдавший за ней, сжалился над ней и говорит:

— Что такое, нана, что ты никак не зайдешь в свой дом?

— Увы, увы, мой очаг! Откуда у нас появился этот дом?

— Бог дал, нана, бог! Что ты принесла для нас с базара?

— Я ничего больше не понимаю! Я не решалась разменять твои деньги и с утра до сих пор кружила по улицам города!

Он посадил ее на золотое кресло и завел с ней разговоры:

— Дом силен советом, — говорит он матери. — Теперь наступила пора мне и жениться.

— А, да съем я твои болезни, хорошо, если бы и у нас было что-либо такое, чтобы бурьяна в нашем дворе стало меньше!

— В таком случае иди свахой от меня к дочери алдара!

— Даже мимо него, мальчик мой, я никогда не смела пройти, — отвечает ему мать. — Как теперь я пойду к нему сватать за тебя его дочь?

— Нельзя, нана, не идти! Иди!

Ничего не оставалось ей делать. Пошла она к алдару. Подходит к нему с поклонами:

— Клянусь счастьем твоим, алдар наш! Пусть благополучие сопутствует тебе, наш мальчик сватает твою дочь!

— Ах ты, старое посмешище для людей! Разве я дочь свою воспитывал до сих пор ради тебя и твоего сына?! — и с эти-ми словами он приказал своим слугам избить ее.

Дочь алдара спустилась с башни к своему отцу и спрашивает его:

— Отец мой, за что ты сегодня приказал избить эту женщину?

— За то, что она, беднячка, осмелилась явиться ко мне, чтобы сватать тебя за своего сына.

— А зачем нужно было ее избивать? Сказал бы ей доброе слово: «Сто тысяч — мой калым; сто кобылиц совершенно вороных, сто жеребцов совершенно белых; твой дом должен быть больше моего дома; от твоего дома должна быть дорожка до моего дома, которая не должна касаться земли, а по этой дорожке должны быть расставлены сиденья для отдыха; над сиденьями должны висеть гроздья винограда. Вот тебе мой калым, и пусть дочь моя будет вам моим подарком». И ты, отец мой, сохранил бы свое благородство.